Вишневая косточка

Очень давно, когда я еще был босоногим мальчонкой, отец как-то привез с базара спелых вишен. Я не стану описывать свою радость, не стану рассказывать о том, как я прыгал, словно молодой козленок, впервые выпущенный на улицу весною, и как я обнял Актырнак, спокойно спавшую, положив голову на лапки, и как меня за это выругала мать, обозвав «озорным мальчишкой».
Если бы в эту счастливую минуту я не обнял Актырнак, то кто бы разделил мою радость — радость сына хромого Фахрия?.. А из вишен тех мне досталась горсть. Обманывая
себя, приговаривая: «только еще одну... последнюю...» — я совсем было съел все вишни. В руках у меня остались только две вишенки. Но зато какие это были вишни! Спелые и крупные, они отливали каким-то темнобагровым цветом; казалось, в них переселился огонь вечерней зари. Глазам глядеть на них больно, до того красивы! Я как-то
невольно сравнил их с глазами Нафисы. Да, я и забыл, что не познакомил с ней читателя. Нафиса — девочка одних со мной лет, жила в соседней избе. Светловолосая, бойкая, она весело играла со мной, и я не замечал, как бежало время. Впрочем, это случалось не так уж часто: она предпочитала играть с девчонками. Если кому из мальчишек приходило в голову обидеть ее, он вскоре убеждался, что у Нафисы довольно-т аки крепкие кулаки.
Мне от нее тоже иногда попадало. И все же не скрою: Нафиса мне нравилась.Но вернемся к вишням. '" «Почему же мне не поделиться гостинцем с Нафисой? — подумал я. — Ее отец не ездил на базар, и, видимо, у них вишен нет».
Итак, со своими вишенками в руках, я пошел к ним во двор. К счастью, я застал Нафису дома — она играла с самодельной куклой, разложив на траве свое игрушечное хозяйство.
Она даже не взглянула на меня. Постояв возле нее с минуту, решив, что «чему суждено, того не миновать», я сухо заговорил:
— Нафиса, твой отец на базар не ездил?
— Нет,—ответила она, взглянув на меня, как бы спрашивая: «А тебе какое дело?»
Переминаясь с ноги на ногу, я спросил снова:
— Нафиса, ты вишен... в нынешнем году не пробовала?
— А ты хвалиться пришел? — быстро проговорила она и убежала в избу.
Я остался один со своими вишенками, которые я чуть не раздавил в сжатом от злости кулаке. Уходить было обидно, а стоять — еще обидней. Я, наверно, был очень жалок, потому что, то ли заметив мое покрасневшее, словно кипятком ошпаренное лицо, то ли улегся короткий гнев ее, но Нафиса вскоре выбежала из избы и была теперь со мной очень приветлива. Сперва мы стали говорить о пуговицах, потом осторожно вернулись к вишням.
— Попробуй, Нафиса,— сказал я, протягивая ей обе вишни. Но она взяла только одну.
— А другую съешь ты,— сказала она и так ласково взглянула на меня, что я от радости едва не проглотил вишню вместе с косточкой.
В этот день Нафиса нисколько не дичилась меня. Мальчишки, увидев нашу дружную игру, стали было дразнить нас мужем и женой, но мы не обратили никакого внимания на их озорство, и они отстали.
— Отец обещал купить мне платок с красной каймой... когда ему за пахоту уплатит деньги Гильман бай,— сообщила мне Нафиса. Во время нашей беседы
она несколько раз возвращалась к заветному платку, забывая, что уже говорила мне о нем. И каждый раз ее личико краснело, словно кайма у того самого платка,
который еще не был куплен. Она была особенно мила в этот день. Кто знает, может быть оттого, что вишню мою съела. Кстати, мы вишневые косточки держали во рту до самого вечера. Перед тем, как идти встречать стадо, Нафиса многозначительно посмотрела на меня. Ворочая языком косточку во рту, она, наконец, проговорила:
— Давай зароем косточки в землю. И у кого раньше взойдет, тот будет счастливым.
- Я с радостью согласился, хотя и был заранее уверен, что счастливой все-таки окажется Нафиса. Мы долго искали место, где бы зарыть вишневые косточки, и, наконец, зарыли их на холмике, около старого медресе.И стали ждать, когда они взойдут, когда молодые вишни покроются зеленой листвой, когда они зацветут белыми цветами, а самое главное,— когда появится счастье, которое, как нам казалось, вот-вот выпрыгнет перед нами из рощи.
Я уже предупредил читателя, что все это было очень давно. С тех пор много воды утекло, много ветров провеяло, у прежних мальчиков выросли усы, и они сами стали отцами таких же мальчиков. Но самое существенное и главное — произошла Великая Октябрьская революция. Я уехал в город и совсем забыл про те вишневые косточки.
О Нафисе ничего мне не было известно, только по слухам узнал я, что ее в голодный год передали на воспитание в детский дом. Куда повела жизнь эту очень умную, любознательную девочку с мягкими белокурыми волосами — я не знал. Помнила ли Нафиса о вишневых косточках — тоже не мог сказать, а уж помнила ли обо мне — даже думать боялся. Сам я очень хорошо помнил ее милые, умные глаза.
Однажды, проезжая родные места, я решил завернуть в свое село. Дай, думаю, поем хлеба родного села, попью воды из родного источника, погляжу на места, где родился и где рос.
У въезда в село я остановился от удивления. Показалось, что с пути сбился. Село совсем изменилось. Исчезли кривые, почерневшие от Горькой крестьянской недоли избы. Посреди села возвышается новое здание сельсовета, поодаль белеет медпункт, кругом выросли добротные колхозные амбары, риги... Увидал я еще одно новшество, — об этом- я хочу рассказать более подробно.
Когда я дошел до своих родных — попил чайку, погрыз орехов, собранных племянницами,— я вдруг вспомнил про зарытые вишневые косточки. «Дай,— думаю, — поищу следы милого детства».
— Пойду, погляжу как поживает старец-медресе,-— сказал я родным. Племянницы мои лукаво улыбались. Я пошел к знакомому холму. Но теперь здесь все было незнакомо, на месте старого, полуразвалившегося медресе заканчивалось строительство красивого двухэтажного здания школы. Мне сказали, что этой осенью в селе открывается средняя школа. Прекрасно, если открывается средняя школа, я этому рад от всей души. «Но все же, разрешите,— думаю,— узнать, что сталось с моими вишневыми косточками?»
Размышляя так, я неожиданно забрел в маленькую комнату. Это была комната начальника строительства школьного здания. Молоденькая девушка сидела за столом, склонив голову над чертежами. Видимо, она о чем-то напряженно думала и совсем не заметила моего прихода. Я стоял молча, не отрывая от нее взгляда. Потом она подняла голову, и наши глаза встретились. Я невольно вскрикнул:
— Это вы... Нафиса!
Меня охватила радостная, счастливая дрожь, я не знал, что сказать. Нафиса мило и сдержанно улыбнулась:
— Неужели Хайри?
В ее улыбке были и простота и сознание своей силы. Желая завязать разговор, я начал задавать вопросы:
--- Как жили вы, Нафиса? Где были? Что делали?
Немногословие, отличавшее ее в детстве, сохранилось и сейчас. Она коротко сказала:
— Где была? Разве сразу расскажешь обо всем! В общем была в Советской стране.
Лишь после долгих расспросов я узнал, что она из детского дома поступила в техникум и, окончив его, сейчас работает техником на новых строительствах в селах.
Когда зашла речь обо мне, Нафиса стала более словоохотливой.
— А я все расспрашивала о вас. На днях мы говорили с одним товарищем... Растете! Из сына хромого Фахрия вырос художник. И знающие люди говорят:
неплохой художник!
Она чуть покраснела. Смущенно отвела взгляд. — Я не удержалась, похвалилась, что в детские годы мы дружили.
— А где наши вишневые косточки, Нафиса? Выросли они? — спросил я вдруг, задыхаясь от волнения.
— Из сыновей прежних батраков выросли художники, а из дочерей — техники. Какой вам еще рост нужен? — ответила она, удивленно подняв брови.
— Я говорю о вишневых косточках.
— А, о вишневых косточках?.. Оказывается, у вас память хорошая, я уже совсем забыла об этой детской забаве... Я тогда долго ждала, когда они взойдут. Всякий
раз, идя по воду, я смотрела — не показались ли зеленые ростки. Они взошли с большим трудом. Видимо, мы слишком глубоко посадили их. Да, все же наши ВИШНИ
взошли и начали было распускаться... Но... коза муллы Галима, отбившаяся от стада, перегрызла и переломала их.
Нафиса умолкла. Что-то совсем детское было в ее обиженно надутых губах.
Потом, весело блеснув глазами, она сказала:
— Не сердитесь, Хайри! По новому плану мы должны здесь раскинуть целый вишневый сад. Если так...
— Если так, я и не собираюсь сердиться на вас,— ответил я, радостно улыбаясь.