Народно-поэтические традиции в романе Ф. Хусни «Тропа пешехода» (Ахметова Ф. В.)

Источник: Вопросы истории и литературы народов Среднего Поволжья: сб.ст.- Казань, 1965.- С.109-111.

Литература и фольклор с самого их зарождения развивались в тесной связи. В наш век изучение многих проблем на стыке наук углубляет выводы, расширяет горизонты и улучшает результаты творческих исканий. Остро ставятся и задачи изучения многообразия творческих форм, жанров и стилей советской литературы, раскрытия творческого метода писателя.
Настоящий художник обогащает и развивает традиции фольклора, конечно, это зависит от мастерства изображения им народной жизни, народных мыслей, чувств и стремлений. Поэтому раскрытие многообразных способов использования народно-поэтического творчества лучшими мастерами слова имеет большое значение. Преломляя идеи народного творчества сквозь призму собственного мировоззрения, многие писатели расцвечивают их блеском своего таланта, претворяют мысли и чувства народа в своих произведениях. Углубленное и внимательное изучение творческой индивидуальности писателей раскрывает множество оттенков и форм переплетения народного и индивидуального творчества.
Итак, раскрытие многообразия форм взаимовлияния фольклора и литературы является одной из актуальных задач литературоведения. Далеко не безразлично знать, какие успехи или промахи в использовании фольклорных элементов имеются у отдельных писателей или в целых литературах.
В современной татарской прозе мы встречаем, например, лишь реминисценции сказок, находим лишь отдаленные ассоциации со сказочной стихией. Однако писатели не ограничиваются пассивным отображением сказочных явлений, а используют и развивают лучшие традиции устного народного творчества. Например, смелые, благородные люди, героические подвиги, преданность своему народу, привязанность к родной земле — это идеалы народных сказок. Таковы же целеустремленные, духовно богатые главные герои и современной татарской прозы, такие, как Якуп, Хасан Айвазов, рабочие династии Саубановых, Уразметовых, Нэфисэ, Сания, Вафин, Сафаргали, Арслан Губайдуллин, Гульзифа и многие другие. Оптимистическая направленность, прославление ума, находчивости и смелости человека, его величия и непобедимости — основные линии сказочных идей. Они же являются главными и для современной литературы.
Идею об осуществлении вековых мечтаний народа писатель удачно разрешает в духе народно-поэтических традиций. Особенно активно использованы в романе сказочные мотивы. Само название романа носит символический характер. «Конь — крылья человека», «крестьянин без лошади — птица без крыльев»,— заключал татарский народ в пословицах, «крылья гусей белы, крылья мужчины — конь»,— пел он в песнях. В сказках коню приписывались самые лучшие качества: быстр, как огонь, изящен как... пиявка, понятлив, как человек, предан, как друг. Он является непременным участником героических подвигов батыра, приносит ему счастье, удачу, богатство. Ни одно животное так не идеализируется в сказках, как конь. И это наиболее ярко (пожалуй, острее, чем еще более древние мечтания о скатертях-самобранках, сапогах-скороходах и пр.) говорит о самых насущных заботах, реальных, земных чаяниях трудящихся. Тонко подметив подобные детали, противопоставив сказочному конному батыру реального представителя народа, писатель прослеживает путь роста и развития нового человека. Куда только ни заводила извилистая тропа пешехода Сафара. Ушел из дому подручным отца — портного. Затем батрачил, пахал, молол, косил, рубил, грузил — и все для других. Наконец, служил солдатом, прошел всю войну, стал революционером.
Как в большинстве волшебных сказок, герой романа собирается в далекий путь. После завершения летних крестьянских работ в хозяйстве Курбангали уходит с сыном зимой «на сторону», в другие деревни, чтоб хоть немного заработать своим портновским ремеслом на покупку лошади. Но сын, подрастая, видит, что мечта о коне, как о крыльях, неуловимо далека в этой жизни. Он согласен быть пешим. Ему бы только свободу и милую... Остального он добьется. Возлюбленная — дочь такого же крестьянина, бьющегося в тисках нужды. Герой нанялся в батраки к кулаку, он остался верен своим правилам и обычаям, помогает бедным, собирается жениться на любимой. Чтобы избавиться от него, хозяин поручает ему необъезженного жеребца. Из этого испытания герой выходит победителем. После этого его отправляют на дальнюю мельницу. В это время уводят его невесту. Спалив мельницу, глухой ночью уходит он искать правду, добиваться лучшей жизни. Завоевав счастье, отомстив богачам, герой находит свою любимую.
Как видим, сюжетная канва этого произведения созвучна ''схеме сюжетов народных сказок. Наполнение тех же мотивов новым смыслом, оснащение ткани повествования сказочными элементами (например, герой пешком идет умыкать невесту, откуда ни возьмись — конный попутчик, согласившийся участвовать в таком деле) придает всему произведению романтический характер. Элементы фольклора, дух народного творчества чувствуются не только в композиционных линиях, но и в средствах художественной изобразительности (развернутые сравнения, параллелизмы), в тоне повествования («час ли, два ли часа он спал, проснулся от тихого разговора» — «Бер сэгатьме, оч сэгатьме йоклагандыр, бер заман ул мыдыр-мыдыр сойлэшкэн тавышка уянып китте»). Видно, что автор обратился к средствам народного творчества не походя, а в определенной системе.
Идейно-художественные функции жанров повествовательного фольклора в художественной прозе в силу их композиционных и других особенностей являются иными, чем функции в ней народной лирики и малых жанров фольклора. Сказка со своей фантастичностью, легенды с их большей или меньшей достоверностью имеют более ограниченные возможности применения в современной художественной прозе. Цитаты здесь невозможны, включение целых произведений рискованно, сравнения слабы. Все это непременно отдает неглубокой стилизацией и грозит нарочитостью. Этих недостатков счастливо избежал автор «Тропы пешехода», но, к сожалению, имеются недостатки другого характера.
Повествование, вначале довольно обстоятельное и подробное, заменяется к концу торопливым, суховатым описанием действий героя в новой обстановке. Большая часть романа посвящена описанию тяжелой жизни трудящихся крестьян до революции, становления характера юного пешехода, будущего революционера. Самоосвобождение от власти эксплуататоров, осуществление Октябрьской революции занимает в романе довольно скромное место. Здесь как бы смещены масштабы: внешние и внутренние. Духовный рост, глубокие психологические изменения, неизбежно, но верно возникающие в сознании героя под влиянием революционных преобразований, оказались в произведении завуалированными. Литературная критика в свое время указывала на этот недостаток ( Ф. X а т и п о в. «Жэяуле кеше сукмагы» романынын художество чаралары hэм стиль узенчэлеклэре». «Совет эдэбияты», № 9, 1960, стр. 126.).
Хочется отметить эти недостатки и с точки зрения использования народно-поэтических традиций в литературной практике. Революционная буря завихрилась не над головой героя, она закружила его самого, подвергая новым испытаниям и перековывая в нового человека. Однако кипение в горниле революционных событий выглядит в целом по замыслу автора романа лишь как мотив третьего испытания, после которого герой соединял свою судьбу с любимой. И этот сказочный мотив не обеспечивает концу произведения эпического размаха, как следовало бы ожидать, а наоборот, сковывает, суживает ту эпичность, которая характерна историческим романам. Это случилось отчасти и потому, что фольклорные мотивы здесь остались не растворенными в стилевой ткани, подводное течение их оказалось не очень сильным. А прямое следование фольклорным приемам не оставило места такой сугубо литературной традиции, как тонкое изображение психологического развития.
К тому же писатель несколько увлекся этнографической, бытовой стороной событий.
Интересное описание обычая сватовства, детальное изображение предметов быта, хозяйственных крестьянских работ, замедляя развитие действия в романе, заставляют вспомнить, скажем, дореволюционное произведение Г. Ибрагимова «Судьба татарской женщины»; но в данном случае таковы были цели автора,— описывая быт и положение крестьян того времени, он повествует о трагической судьбе татарской женщины. Изображение быта трудящихся крестьян помогает Г. Ибрагимову полнее раскрыть тяжелое положение татарской женщины и показать пассивный протест ее против такого существования. В «Тропе пешехода» этнографизм заслоняет протест активный, затеняет процесс борьбы за новую жизнь, динамику самого завоевывания счастья. Сказкам, да и другим видам повествовательного фольклора свойственна чрезвычайная динамичность действия. Эта традиция устного народного творчества в данном случае не нашла органического переплетения с творческими достижениями писателя (детальное изображение действительности, характерное лишь письменной - литературе, сочетается в произведении с головокружительной быстротой смены событий, свойственной природе сказок).
Разумеется, письменная литература — это не копирование и не только развитие устного творчества. Его традиции отражаются в литературе лишь как один из многочисленных источников. Очень многие главные отличительные свойства письменной литературы отсутствуют в устном творчестве . (См. об этом статью В. Проппа «Фольклор и действительность»- «Русская литература», № 3, 1963, стр. 82—84).
Скажем, многогеройность, многоплановость современного романа, глубокий психологизм и тонкое изображение писателями пейзажа и портрета берут свое начало не в народной прозе. Творческое использование фольклорных традиций означает внутреннее, подводное следование, а не внешнее скольжение по поверхности мотивов народного творчества, непременно приводящее к художественным изъянам.
Неиссякаемым источником обогащения творчества писателей является народная лирика, особенно при создании образов исторических романов.
Несомненным достоинством романа «Тропа пешехода» является плодотворное использование народной лирики. Скупыми, но точными деталями из народной лирики характеризует Ф. Хусни духовный мир своих героев, удачно отыскивает для этого особо ценное в песнях. Так, яркий образ Зайтуны рельефно соткан почти целиком по народнопоэтическим мотивам.
Зайтуна — обыкновенная крестьянская девушка. После смерти матери в ее глазах затаилась преждевременная грусть. С детских лет развивалась, крепла и расцветала ее любовь к сыну приезжего портного — Сафаргали. Но бедность и бесправие строят тысячи преград пред их светлыми чувствами. Суеверный страх перед проклятием родителей, боязнь попасть на людские языки — все это влияло на ее поступки. Решив, что судьбу не обойти, она по принуждению выходит замуж за сына сельского богача. Но потом она находит в себе силы и решимость навсегда уйти из дома, где ее унижали, оскорбляли и эксплуатировали. Позднее, окончив курсы учителей, она начинает работать в деревне рядом с любимым Сафаргали и находит свое настоящее счастье.
С глубокой симпатией характеризует автор эту дочь народа. Татарская женщина за 40 лет изменилась неузнаваемо, и поэтому одним из ценнейших материалов служит писателю народная поэзия Ф. Хусни широко использует песенные элементы для характеристики этой лирической героини и показывает образец любовного и бережного отношения к народно-поэтическому наследству. Зайтуна представляется нам сдержанной, скромной, красивой, здоровой и работящей девушкой. Ее руки с детства приучены к труду, умеют делать все, с утра до ночи они не знают покоя.
Красота Зайтуны — красота здоровая, неброская, как красота родных полей, рек, лугов, родников. Именно такая красота отражена и в народных песнях, что отмечено еще в эстетической концепции прекрасного у Н. Г. Чернышевского: «В описаниях красавицы в народных песнях не найдется ни одного признака красоты, который бы не был выражением цветущего здоровья». (Н. Г.Чернышевский. Полн. собр. соч., в 15 т.- М, Госполитиздат 1947, т. 2, стр. 10.)
Ее портрет—черные косы, черные глаза, длинные ресницы, с ямочками щеки, белый, широкий лоб, тонкая талия — это портрет героини татарских народных песен. Белое платье (с еле заметными цветочками льна или шелковое свадебное), калфак, вышитый бисером, белые башмачки, белый вышитый по канве фартук, белый платок, цветные ленты — эта одежда также взята из песен.
Любовно подбирает автор лирические изобразительные средства для характеристики героини. Особенно активно применяет он народно-поэтические сравнения и метафоры. Цельная натура этой грустной девушки сравнивается с отражением луны в тихом озере, возникающие к Сафару чувства — с летней зарей, скромность — со спокойным светлым озером. Сам автор с нежностью сравнивает Зайтуну с малиной, а в сравнениях отца, мачехи, будущего нелюбимого мужа — она зрелое яблоко.Автору она представляется пугливой горной козой, лесной ланью, бегущей от охотников, одиноким лебедем, а для отца она — птица, которая должная вовремя улететь из своего гнезда.
На протяжении всего романа чувствуется симпатия автора к героине. Но ее характеристику он ведет не только от лица автора, но и передает отношение к ней отца, Сафаргали, мачехи, мужа. Отец удивляется, как она похожа на мать: «Такая же круглолицая, такая же сдержанная, такая же молчаливая и подавленная».
Перечисления, повторы, риторические обращения, характерные для народно-песенной поэтики, служат в романе для усиления эмоциональности и драматизма: «Эх, ты, дочь Габдуллы-агая! Превратила нашего молодого петуха в осиновый лист, сама куда-то ушла, скрылась!». «Эта уверенность (в том, что она не оскорбляет памяти матери — Ф. А.) вырастила ее, как солнце выращивает цветы, эта уверенность водит ее по земле»; чувства Зайтуны, «хранятся, растут, расцветают день ото дня все красивее».
Излюбленным изобразительно-художественным средством Ф. Хусни являются метафоры и метонимии. Чаще всего он выводит их из сравнений. Для речи героини характерны обращения (чаще уменьшительно-ласкательные: апакайгынам, мескенкэем), перифраза и инверсия («Атам да, таяныр кешем дэ, барысы да син. Бетен якын кешем син»), перечисления и нанизывание действий или предметов («еламас идем, тоннэрен йокламас идем, чэчем белэн жир себерер идем») и т. д.
Так выпукло и в то же время естественно создает автор образ по народно-поэтическим мотивам. Цитируется песня в устах героини всего один раз. Правда, нотки этнографизма, характерного для всего произведения, проскальзывают и в этом образе, но в целом не утрируют его.
На одном атом примере можно видеть, как безграничны возможности народно-поэтических мотивов при умелом их использовании в конкретных обстоятельствах, т. е. по определенному замыслу. И, пожалуй, трудно согласиться с мнением Л. Емельянова о том, что «творческий метод литературы достиг сейчас той степени развития, при которой прямое использование фольклорных форм выглядит уже не менее анахронично, чем, скажем, следование эстетическим принципам классицизма». (Л. Емельянов. О природе фольклоризма в современной литературе. «Русская литература», № 3, 1963, стр. 118.)
В определенных жанрах литературы (например, исторический роман) и особенно в национальных литературах использование фольклорных форм еще не столь анахронично. В тюркских литературах, к примеру, даже те молодые прозаики и поэты, которые пишут на русском языке, плодотворно используют элементы фольклора, очевидно, следуя традициям собственных литератур (Ч. Айтматов, А. Алимжанов, О. Сулейменов и др.). Конечно, и в татарской литературе есть писатели, которые, можно сказать, вовсе не используют фольклор, и в русский литературе имеются авторы, часто обращающиеся к нему. В этом смысле интересны высказывания писателей в анкете журнала «Вопросы литературы» в 1962 г.
Большой интерес представляет также использование писателями пословиц и поговорок. В современной татарской прозе заметны две тенденции использования пословиц и поговорок: в дословной и измененной формах. Если в произведениях К. Наджми, А. Файзи, Г. Абсалямова, И. Гази в основном преобладает первая форма, сообщающая стилю публицистический характер (дословное использование пословиц характерно и для других тюркских литератур), то Ф. Хусни, Г. Баширов, А. Еники и другие писатели применяют пословицы, поговорки в своем творчестве чаще всего в измененном виде, что приближает стиль писателей к разговорной народной речи. Живое и свободное использование богатейших возможностей пословиц придает стилю гибкий, экспрессивный характер, определяет творческое лицо писателя.
Ф. Хусни редко цитирует пословицы. Это он делает, когда приводит какую-либо новую или малораспространенную пословицу. Известные и популярные пословицы у него всегда в действии — писатель постоянно оперирует их образами, создает метафоры, т. е. всячески растворяет их в ткани произведения. Например, вместо сухой констатации факта краткой пословицей «шила в мешке не утаишь» в зависимости от контекста и стилевой необходимости он восклицает: «Но можно ли сохранить шило в мешке!» Или: «Яблоко упало под самый корень яблони», говорит он, что в прямом изложении значило бы: сын удивительно похож на отца.
Иногда писатель не только подразумевает пословицу, а просто перефразирует ее. Такая доверчивая простота общения с читателем, уверенность писателя в том, что читатели поймут его именно так, как он хочет, говорит о тесной связи писателя с жизнью народа.
Многие пословицы сами по себе аллегоричны. Эта их сторона находит особенно активное применение в романе Ф. Хусни. Стараясь выделить существенное в изображаемом, акцентируя внимание в образной его передаче, автор часто прибегает к иносказаниям.
С иносказаниями тесно связаны метафоры, которыми автор оперирует так же активно, как и при обращении к песням. Например: «Слова девушек Сафаргали принял как камень в свой огород, но сам отнюдь не собирался ответить им камнем».
Такое обыгрывание образов пословиц приводит к экономии слов, сжатой формулировке и экспрессии, позволяет «сжимать слова, как пальцы в кулак, и развертывать слова, крепко сжатые другими». К этому призывал А. М. Горький. Образцы такого использования народной мудрости нередко находим в русской и татарской классической литературе.
Итак, внимательное изучение наследия классиков, творческое усвоение традиций народной поэзии и литературы орошают почву талантливому писателю для создания таких самобытных произведений, каким является и роман «Тропа пешехода». Достоинства и погрешности романа ни в коем случае не объясняются только отражением в нем народно-поэтических традиций. Тем не менее и эти связи способствуют блестящему раскрытию идеи произведения, умелое использование их автором обогащает художественные фонды современной татарской литературы.