Диалог о татарской музыке

Источник: Рустем Яхин: материалы, письма, воспоминания - Казань : Татар. кн. изд-во, 2002. . - С.40-47

Разговор между С. Гурарием и Р. Яхиным

С. Г.
Говорят, что пятимесячный Рустем Яхин, услышав впервые музыку, заплакал. Это верно?
Р. Я. Если верить рассказам моей матери, то верно. Ну а если говорить серьезно, самые первые сильные музыкальные впечатления детства связаны для меня с моей тетей, известной татарской певицей Мариям Рахманкуловой. Мне доводилось и тогда, и впоследствии слушать народную музыку в разных исполнениях, но М. Рахманкулова всегда производила на меня ошеломляющее впечатление. Она пела в особой, благородной и, если так можно выразиться применительно к народной музыке, в академической манере. Ее исполнение воспринималось как большое искусство. Это было постоянно какое-то-новое для меня освещение татарской музыки. Как она чувствовала мелизмы, дыхание фразы!
Тяжелое было детство. Я часто простаивал у открытых чужих окон, откуда по радио доносились чудесные звуки татарских народных мелодий в исполнении Г. Сулеймановой, М. Сафина, гармониста Ф. Биккенина. Своей тете М. Рахманкуловой я обязан не только первыми музыкальными впечатлениями. Она вообще сыграла роль доброго ангела в моей судьбе. Благодаря ее инициативе меня прослушал известный казанский музыкант Рувим Львович Поляков. С его разрешения я стал посещать первую музыкальную школу в Казани, которой он руководил.
С. Г. Вашим первым педагогом по фортепиано была А. В. Чернышева, воспитавшая многих известных музыкантов. Что вы можете сказать о ней как о педагоге?
Р. Я. Ее роль в моей жизни велика. Она не только воспитывала меня профессионально, формировала мой музыкальный вкус и мировоззрение. Она вникала в каждую мелочь моей жизни, помогала материально, добилась вместе с Поляковым, чтобы мне поставили дома инструмент, а когда я кончил музыкальную школу, повезла меня в Москву. Ее необыкновенную чуткость характеризует вот такой случай. В самом начале занятий мне показалось скучным играть упражнения и этюды. Недолго думая, я перестал ходить в школу. Каково же было мое удивление, когда через несколько дней в нашей общеобразовательной школе я увидел Антонину Васильевну. Она пришла за мной. Это был урок чуткости и человечности на всю жизнь.
С. Г. Курс семилетней музыкальной школы вы закончили за три с половиной года. Период достаточно короткий, чтобы получить основательное представление о классической музыке. И все же, были у вас в тот период любимые композиторы?
Р. Я. Особых познаний, конечно, не было. Но любимые композиторы были. Прежде всего Мендельсон, чьим соль-минорным концертом я кончал школу. Мечтал играть соль-диез-минорную прелюдию Рахманинова. Очень нравился Григ. Его «Свадебный день в Трольхаугене» казался мне вершиной красоты в музыке.
С. Г. Знакомы были до отъезда в Москву с образцами татарской профессиональной музыки?
Р. Я. Знал и часто слышал музыку С. Сайдашева, песни М. Музафарова, А. Ключарева, 3. Хабибуллина. Очень нравилась «Лесная девушка» Дж. Файзи.
С. Г. Высокохудожественная атмосфера Москвы, вероятно, в значительной степени способствовала расширению вашего музыкантского кругозора, формированию мировоззрения?
Р. Я. Атмосфера Москвы того времени для меня прежде всего атмосфера Большого зала Московской консерватории. Я старался не пропускать ни одного концерта, особенно фортепианного. Незабываемое впечатление произвели на меня выступления Я. Флиера, Г. Гинзбурга, К. Игумнова, Э. Гилельса. Остались в памяти концерты 3. Кругликовой, Н. Шпиллер, Г. Нейгауза. Передо мной открылись необозримые красоты, накопленные мировой музыкой. Если не было концерта в Большом зале, то я направлялся в Большой театр, где прослушал практически весь классический репертуар.
С. Г. А днем занятия в музыкальном училище при Московской консерватории на фортепианном отделении...
Р. Я. Где моим педагогом по специальности был замечательный педагог А. Г. Руббах. Высококлассный специалист, профессионал, А. Г. Руббах к тому же был и добрейшим человеком, приятным в общении. Он умел создавать в классе обстановку непринужденного музицирования и увлеченности.
С. Г. К этому же периоду относятся ваши первые композиторские опыты?
Р. Я. Да. К композиции меня толкнул весьма курьезный случай. Как-то в класс к А. Г. Руббаху зашел Г. И. Литинский и шутя предложил мне написать какую-нибудь пьесу для скрипки. Через несколько дней я принес Литинскому пьесу для скрипки и фортепиано. Он стал со мной заниматься. Эти несколько уроков и определили мою дальнейшую композиторскую судьбу.
В 1941 году я поступил в Московскую консерваторию, но началась война. Несмотря на трудности военных лет, я продолжал сочинять. Некоторое время после перенесенной операции я жил в Казани. Здесь произошла моя встреча с Н. Г. Жигановым, которому я принес свои фортепианные вариации на татарскую народную тему «Яз да була» (И весной и осенью). Назиб Гаязович ободрил меня в моих композиторских начинаниях. Мы с ним стали заниматься. В тот период я написал свой первый романс на стихи Г. Тукая «Песня любви». Потом армия, служба в Ансамбле песни и пляски Войск противовоздушной обороны Московского фронта, где я умудрился написать много песен оборонного характера: «Песня зенитчиков», «Песня о Москве», «Песня о Ленинграде» и другие.
С. Г. После окончания войны вы продолжили учебу в Московской консерватории, где вашими учителями были профессор В. А. Белый и профессор Ю. А. Шапорин по композиции и доцент В. М. Эпштейн по фортепиано. Как проходили ваши занятия по композиции?
Р. Я. Я был несколько странный студент — не любил показывать эскизы, наброски. Приносил сразу готовые сочинения. В. А. Белый, у которого я занимался первое время, был интеллигентным, в высшей степени творческим человеком. Он почти не вмешивался в мои сочинения, лишь изредка тактично указывал на просчеты и недостатки. Ю. А. Шапорин был человеком более активного темперамента. Художник большого эпического дарования, он пытался меня как-то укрупнить, сделать более масштабным.
С. Г. Но это ему, по всей видимости, не очень удалось. Эпического композитора Яхина не получилось, зато в татарскую музыку пришел композитор несомненного лирического дарования. Вас называют основоположником татарского романса. Чем вы объясняете, что вплоть до конца сороковых годов жанр романса не получал достаточного воплощения в творчестве татарских композиторов?
Р. Я. Мне кажется, причина в том, что недостаточно было развито еще фортепианное искусство. Роль фортепианной партии в романсе необычайно велика. А наши композиторы находились в плену куплетной формы, упрощенно трактовалась и роль аккомпанемента.
Правда, уже в тридцатые годы были попытки расширения роли фортепиано в песне, пробовали отказаться и от куплетности. Наиболее заметно это в вокальном творчестве М. Музафарова и А. Ключарева. «В тихом саду» Музафарова — это, пожалуй, уже песенный романс с развитым фортепианным сопровождением. Вообще, Мансур Музафаров расширяет диапазон образов в татарской песне. Его песня «По ягоды» интересна и в смысле формы — налицо двухчастность, несвойственная традиционной татарской песне тех лет. Велика роль и Александра Ключарева. Он отлично владел фортепиано, прекрасно чувствовал оркестровую сферу. Он значительно обогатил татарскую музыку в гармоническом плане. Думаю, что, если бы не Ключарев, татарская вокальная, да и не только вокальная, музыка развивалась бы не столь интенсивно. Его творчество — пример высокого профессионализма. Но основными предпосылками для развития жанра романса в татарской музыке являются первые татарские оперы Н. Жиганова и М. Музафарова. Именно в этом жанре ломалась куплетность, расширялась интонационная сфера, обогащались традиционные принципы развития мелодизма и фактуры.
В этот период фортепианная музыка развивалась в основном в творчестве Н. Жиганова и А. Ключарева.
И все это вместе взятое происходило в период, когда татарская музыка отказывалась от своей замкнутости, когда налаживались тесные связи с русскими музыкантами Москвы и других городов, когда происходил небывалый рост профессионализма нашей музыкальной культуры. Все это способствовало появлению первых ростков жанра татарского романса.
С. Г. Существует академическое понимание жанра романса. Отличается ли оно от вашего, и что нового, на ваш взгляд, внесла татарская музыка в развитие этого жанра?
Р. Я. Романс в моем понимании — это возвышенность образного строя, приподнятость высказывания, отточенность мелодического рисунка, разнообразная ритмика, развитая фортепианная партия. Форма может быть самой разной.
Татарская музыка внесла в этот жанр стилистическую пентатонную окраску. В смысле содержания — элемент особой поэтической содержательности, утонченности.
С. Г. Критики часто указывают, что наибольшее влияние оказал на ваше творчество Рахманинов.
Р. Я. Им виднее. Думаю, что определенное воздействие, кроме музыки Рахманинова, на мое творчество оказала музыка Чайковского, Шопена, Листа, Грига.
С. Г. Как возникают замыслы ваших сочинений?
Р. Я. В вокальной музыке отталкиваюсь от текста. Иной раз все решают первые строки. Если рождают мелодию, значит «тащу» все остальное. Глядя на текст, начинаю импровизировать, пытаюсь найти музыкальный эквивалент, звуковую атмосферу поэтического текста. Во многом иду от импровизационного начала, от «фортепианного своего происхождения». Форма выстраивается незаметно. Для меня главное — не потерять бесконечного течения музыкальной мысли, искренней последовательности в развитии музыкального материала. Иногда темы возникают совершенно неожиданно. В 1949 году, в год окончания консерватории, я решил написать фортепианный концерт. Но долго мучился, не мог найти главную тему. И вот однажды, идя по улице, я увидел букву «М» московского метрополитена на здании Киевского вокзала, и неожиданно зазвучала тема, которая и стала потом главной темой первой части. Помню, как я обрадовался. Родилась тема широкого дыхания, а широту и бесконечность течения, как я уже говорил, ценю больше всего. В концерте я стремился к этой бесконечной связанности, когда одна тема переходит в другую и образует мелодическую цепочку без швов и искусственных связок. В этом смысле недосягаемый образец -музыка Шопена.
С. Г. Вы говорите, что в вокальной музыке отталкиваетесь от текста, от его созвучности вашему настрою. Круг поэтических текстов и авторов, к которым вы обращаетесь, достаточно широк. В основном это татарские поэты. Но известно, что многие ваши романсы переведены на русский язык. Существует ли проблема перевода?
Р. Я. Переведены, к сожалению, не многие, а только некоторые. Вероятно, в связи с этой проблемой, о которой много говорится, но мало делается,— проблемой перевода. Необходимы кадры переводчиков, которые не просто создают русский вариант стиха, но и не нарушают музыкальной первоосновы романса. Нужен переводчик, чувствующий музыку, разбирающийся в ней. Пока мне не очень везло в этом плане.
С. Г. Пишете ли вы аккомпанемент всегда в расчете на фортепиано, не оркеструете ли мысленно фортепианную партию в ваших романсах?
Р. Я. Иногда появляется ощущение оркестра. Но в основном мышление фортепианное, исхожу из выразительных возможностей только фортепиано. Правда, в романсе «Палачу» мыслил оркестрово, особенно в заключительной части. Содержание диктовало решение образа в оперном плане. Бывали и еще примеры, когда вся драматургия романса строилась в оперном плане, тогда и фортепианный аккомпанемент приобретал черты оркестральности. Например, «Моя звезда» — романс решен именно в таком плане...
С. Г. А были ли у вас замыслы создания оперы?
Р. Я. Были. Но я боюсь своего мышления, которое от природы фортепианное. Опера требует драматургической масштабности, симфонического мышления, а я композитор камерного плана. Крупные оперно-симфонические жанры успешно развиваются в татарской музыке. Только за последнее время произошло удивительное явление — за короткий срок сформировалась татарская школа симфонизма в творчестве Н. Жиганова, А. Мона-сыпова, Ф. Ахматова.
С. Г. В настоящее время много говорят о современности выразительных средств, о передовом композиторском мышлении. Как вы понимаете проблему современности в композиторском творчестве?
Р. Я. Проблема эта выдуманная. Современна та музыка, которая вызывает эмоциональный отклик у слушателя. Современен и Бах и Пёрселл, Чайковский и Рахманинов. Современна всякая хорошая музыка. Композитору нужен профессионализм не для того, чтобы щекотать им собственное самолюбие и нервы слушателей. Свидетелем такой музыки мне пришлось быть на фестивале современной музыки в Загребе в Югославии. У меня разламывалась голова от услышанной «музыки», это был сплошной скрежет и громыхание. Я думал, что я один ничего не понимаю, отстал, но в конце фестиваля сами многие авторы признались, что их сочинения следует рассматривать лишь как эксперимент, поиски новых выразительных средств. Вот такие самоцельные эксперименты мне не по душе.
С. Г. А у вас никогда не было желания поэкспериментировать?
Р. Я. Бывало. Изредка хочется написать непентатонную музыку, внутренне расковаться. Знаете, иногда очень тягостно ощущать себя в плену пентатоники, образно говоря, быть все время «татарином в музыке». Может быть, я и теряю свое лицо, когда сочиняю непентатонную музыку, но, тем не менее, иногда это с удовольствием делаю. Совсем недавно написал в общеевропейской манере два романса на Сонеты Шекспира и романс на стихи Н.Рубцова.
С. Г. Может быть, эти опыты свидетельствуют об определенных процессах в современном пентатоническом мышлении татарских композиторов?
Р. Я. Не думаю. Они говорят лишь о желании иногда попробовать себя в другой интонационной сфере, как это делал, предположим, Римский-Корсаков, сочиняя «Испанское каприччио».
Говоря же о пентатонике, хочется подчеркнуть ее неисчерпаемость. Она не нуждается ни в каких дополнениях извне. Ограничивать себя только пентатонной сферой, возможно, и не стоит. Но нельзя и снисходительно относиться к пентатонике в чистом виде, что нам дарит народная музыка. Сколько народных песен на пентатонике и какое разнообразие интонационного строя! Не следует уходить от пентатоники, я, во всяком случае, стараюсь по мере возможности не уходить. Конечно, нужна помощь гармонии, фактурного развития. Нужна композиторская фантазия, но подлинно художественного результата, особенно в песенном творчестве, можно достигнуть татарскому композитору только в пентатонной сфере, незамутненной и близкой народной музыке.
С. Г. С творчеством каких композиторов, на ваш взгляд, связаны достижения татарской музыки последних лет?
Р. Я. Интенсивно работает в последнее время Бату Мулюков. Его опера «Черноликие», на мой взгляд, значительная работа. Искренне и горячо написана оратория «Казань». Это большая удача композитора. Нельзя не отметить и такую крупную работу Мулюкова, как концерт для голоса с оркестром, произведение оптимистичное, светлое. Поражает невероятной творческой продуктивностью Н. Жиганов. Нельзя не воздать должное его упорству, целеустремленности и профессионализму.
Очень интересное явление в татарской музыке последних лет Рапсодия для двух фортепиано Р. Белялова. Это плодотворный синтез достижений западной музыки и пентатоники. Слушается легко и с удовольствием. У Белялова прекрасное гармоническое начало, чувство ритма. Своеобразен и его подход к народной музыке в таких ярких сочинениях, как «Фольклор-сюита» и «Три татарские сюиты».
Примечательным событием в татарской музыке стала Третья симфония А. Монасыпова, композитора высокого профессионализма. Подлинным симфонистом проявил себя в последнее время Ф. Ахметов. Его яркая монументальная симфония — большое достижение татарской музыки.
Оратория «Человек» М. Яруллина — очень своеобразное, сложное для восприятия, но во многом примечательное сочинение. Это первая татарская оратория. Чрезвычайно интересное сочинение М. Яруллина — «Детская сюита» для симфонического оркестра. Большие удачи у композитора и в песенном жанре.
Высоко ценю я творчество Р. Еникеева. Его фортепианные сонаты, квартет, отдельные пьесы для скрипки открывают новые пути в татарской музыке.
С. Г. Ваши сочинения становятся, как правило, репертуарными. Их исполняют в разных городах нашей страны, включают в программы конкурсных соревнований (Всесоюзный конкурс имени Глинки), звучит ваша музыка и за рубежом. В чем, на ваш взгляд, основное назначение исполнителей?
Р. Я. Исполнитель — второй родитель музыки. Исключительная по своей значимости фигура. Творец. Он должен уметь строить на основе нотного текста свое прочтение музыки. Для этого нужно обладать эрудицией во всех областях музыкальной культуры. Чем выше мастерство, тем глубже проникновение исполнителя в замысел композитора.
Моя творческая судьба композитора тесно связана со многими исполнителями. Им я многим обязан. М. Рахманкулова первая стала исполнять мои произведения. Меня всегда поражало ее умение схватить главное. Нельзя без благодарности не назвать и других моих дорогих исполнителей: М. Булатову, Э. За-лялетдинова, И. Шакирова, X. Бигичева, Р. Ибрагимова, 3. Сун-гатуллину, В. Гнззатуллину, Н. Теркулову, А. Загидуллину.

Гурарий С. Диалоги о татарской музыке. Казань, 1984. С. 142—152.

Собеседник Р. Яхина — пианист и литератор С. Гурарий.
Опущена краткая справка о композиторе. Без специальных оговорок раскрыты сокращения г. (год), им. (имени), проф. (профессор), уточнены фамилии Пёрселл, Бигичев, Гиззатуллина, имя М. Рахманкуловой (Мариям), транскрипция названия пьесы Грига «Свадебный день в Трольхау-гене», исправлены опечатки, сняты кавычки или строчная буква заменена прописной в названиях произведений, совпадающих с названиями жанра (последнее в тех случаях, когда при названии имеется определение) — Рапсодия для двух фортепиано Р. Белялова, Третья симфония А. Монасыпова.
С. 40. ...певицей Мариям Рахманкуловой... — Яхин писал имя Рахманкуловой как Мариам, сама она — как Мариям.
С. 40 ...стал посещать первую музыкальную школу в Казани... — О наименовании школы см. во вступительной статье «Несколько слов о Рустеме Яхине» (с. 8).
С. 41. 3. Кругликова — видимо, опечатка в имени. Скорее всего речь идет о Елене Кругликовой.
С. 42. ...в Ансамбле песни и пляски Войск противовоздушной обороны Московского фронта... —См. комментарий 2 к статье Ю. В. Виноградова «Рустем Яхин — композитор и пианист» (с. 198).
С. 42. ...доцент В. М. Эпштейн... — См. комментарий. 3 к той же статье (с. 198).
С. 43. В 1949 году, в год окончания консерватории... — Видимо, имеется в виду 1949/50 учебный год.
С. 44—45. ...на фестивале современной музыки... — В мае 1977 года Яхин побывал на «Загребском музыкальном бьеннале». Его отзыв о фестивале см. также в письме А. Шангареевой к С. А. Велынаковой от 28 июня 1977 года (с. 381).
С. 45. ...два романса на Сонеты Шекспира и романс на стихи Н. Рубцова.— Имеются в виду романсы «Сонет Шекспира № 102», «Сонет Шекспира № 109» (стихи в переводе С. Я. Маршака) и «Ласточка». К стихам и песенным текстам русских авторов Яхин обращался неоднократно, среди них — произведения Е. Баратынского, М. Исаковского, А. Михайлова, В. Ромашова, М. Тазетдинова, Т. Ян и др.


Все материалы сайта доступны по лицензии:
Creative Commons Attribution 4.0 International